страница
№2
***
Проспав сиянье звёзд, бутон раскрылся в утро.
Принявший дар времён, поднялся воробьиной песней.
На ветке, разрисованной волнением, повисли ноты.
И воробьи вкусили прелесть дней, уже прошедших.
Их маленькие перья невзначай шумели в такт с весной,
Как будто бы благодаря за право быть.
Я видел их и слышал те молитвенные шумы.
В них было нечто большее, чем просто бытие.
Вернее за потёртой рамкой веры
И всеобъемлющих понятий жизни,
Что рвутся по весне скреститься в танце,
Их наполнял раскрывшийся бутон…
***
Тот, кто пал жертвою не от автоматной пули,
Тот, кто стал музыкой не от водородной бомбы,
Тот, кого никогда не рубили клинками,
А били вздохами, порой недодыханием,
Как по щекам совестью
Или упрёками на папирусах,
Переписанными древними,
Но, скорее всего новыми от христового рождения
Душами.
И не на вечернем египетском,
А воробьиным чириканьем вне времени…
«…Подставь правую!», - ложится на весь гной под ногтём.
«…Ударь левою!», - во весь рост распрямляется
И зевает, не прикрывая рта.
На весь гной под, над и в ногте,
Раскрашенном тёмными красками,
Скорее всего, древними, до того,
Как прозвучало «…Подставь правую!»,
Он ложится под забором,
Не подстреленный,
Но выбитый из круга звёздного.
Тот, кто пал жертвою не от Грааля кубка,
Тот, кто спрятался в яме не от вида черепа,
На зубах которого плесенью расцвело томление,
Тот, кто спрятался от себя за листом папируса,
От того сквозит тайною через поры познания…
«…Пью за Вас!.. Кровь Моя… Прямо здесь…».
Да и между ветками красным цветом
На простыне начертано «…Пью за Вас!».
И играет стёклышком
В стоячей воде «…Пью за Вас!».
Разрывает плоть бытия «…Кровь моя!»…
Тост прорвал на египетском,
Только на утреннем…
И прочь воробьиные перья,
Летите туда, куда и камни бритые – между всех
Парикмахерских, над заборами, через ладони,
Но не пулями – памятью.
Туда и летите – меж ветками,
Где натянут сеткой совсем высохший,
Душой кричащий, тот,
Кто пульсирует в моих капиллярах.
Чесночник
В часы попыток узреть душу,
Узнать, откуда берутся мысли,
За дверью, облепленной шелухой чесночной,
Я поддаюсь торжеству воспоминаний.
Где-то за брюхастыми годами,
Вынашивающими веру
И будущее в своей целостности,
Колышется моё мгновение.
Перинкой давно ушедшей реальности
Оно щекочет подмышки,
Заставляя смеяться даже слезу.
Смех этот горький, истерический,
Подобный тому, что струится видением истины.
Проходя через врата гая,
Наполняя одноглазый месяц тайной,
А причастность воды к бытию –
Немотой в отражении черт знакомых глаз,
Он мои считает следы,
Угадывая на глаз размер ботинок.
Мелкие следы, следы больше тех…
Я ли носил такие ботинки?
Я ли переобувал их по торжественным вечерам,
Не задумываясь о том, зачем и куда иду?
И куда я пришёл в итоге?..
Этот смех, покрывающий шелуху чесночную,
Этот смех, заносящий размеры в каталоги,
Этот смех, рвущий беспамятство бытия,
Чертит графики Вселенной.
Множество рисунков, вопросов, загадок,
Множество точек.
В куртке, иссеченной летним градом,
В больших чужих ботинках
С подпаленными подошвами
Я белокрылкой влетаю в мастерскую чертёжника.
В минуту столкновения судеб, как астероидов,
В секунду появления игл,
Прорывающих восковые рты,
Я отыскиваю график своей жизни…
Множество непонятных линий, вопросов, загадок,
Множество точек, среди которых жирная точка отсчёта
И безумное желание понять её значение…
Твой мир
Одинокий и больной твой мир, высеченный кровью,
Безобразный и слепой твой мир, отшлифованный злостью…
Я слышал, есть фиал не раз светивший ночью,
Я знаю, есть фиал не раз сжигавший тьму.
Тот фиал горит в тебе,
В тебе, хранитель параллели.
Он поможет даже мне,
Мне, подобному форели.
Словно рыба в море я,
Плыву, но без успеха.
Там живёт печаль моя
И итог прошедшего века.
Одинокий и больной твой мир, не знающий пламя,
Безобразный и слепой твой мир, стоящий на грани…
Всемирно известный доктор С
В окровавленном больничном халате,
С философией в больной голове.
Летит представитель врачей знати,
Отдавая поклоны судьбе.
Сзади него сгусток страха,
Под ногами его море тьмы,
Над больной головой небо краха,
Где берут свои тайны они…
Он замкнут словно в квадрате.
Он грызёт одиночества хлеб.
И представителю врачей знати,
Шанса выбраться из квадрата нет.
Но ему наплевать на те темы.
Он с трудом доверят себе.
Давно уже создал леммы
И вручил их в подарок судьбе.
Его мысли как скальпель режут.
В ларце его куча обид
И сознания глупцов, что им брезжат.
Он внушил им предсмертный стыд.
Под ногами его гибнут скалы,
От взгляда его гнётся сталь.
Подчиняются ему валы.
И под шляпой блестит грааль.
Порой он приходит внезапно,
Порой неделями ждут.
Он понимает прекрасно,
Что люди надежды не жгут…
Четверостишие по случаю…
Генерал черкал что-то в тетради,
Предвкушая по случаю пир.
И сказал кто-то: Чего ради
Умер «Мир»? Да здравствует «Мир»!
Идут по земле…
Идём по земле, оставляя следы,
Кто - то глубже и значительно больше.
Выбор пал на болото, не хватает воды,
Чтоб хранить чистоту в сердце дольше.
И мы топим друг друга…
Нам не хватает слов, чтобы выразить чувства…
Памяти Энди Уорхолла
Языками пламени поп-арта
Ты надевал победные венки.
И жизнь твоя была полна азарта,
И критикам давал пинки.
Тонкую нить, тонкую ты схватил, Но она оборвалась…
Огонь на полотне может ужалить.
Вода на картине может объять…
Давление
Температура выше нормы,
Больше возможностей слуха,
Больше способностей нюха,
Дальше незримой формы.
Её подняло давление на разум…
Околесица
Околесица идёт.
Безусловно, что-то было.
Всё ненужное сойдёт
И останутся чернила…
Чернила…
(©
Григорий Тисецкий, 12.05.2003г.)